А во всем виноват Джим. Если бы не он, в тот вечер я бы ни за что не вышел на улицу. Я как раз примерял костюм, когда ко мне пришел Джим. Едва заметив обновку, он взмахнул руками и закричал диким голосом, что «снова их подцепил!».

— Как там сзади, хорошо сидит? — спросил я.

— Лучше не бывает, старина! — ответил Джим и поинтересовался, не хочу ли я пойти с ним.

Сначала я отказался, но он настаивал, заявив, что в таком костюме попросту неприлично сидеть дома.

— Каждый гражданин имеет обязанности по отношению к обществу, — сказал Джим. — Каждый должен внести свой вклад в общее счастье, насколько это в его силах. Пойдем со мной, пусть девушки получат удовольствие.

Джим всегда так странно выражается. Уж не знаю, где он таких слов нахватался, но явно не от меня.

— Думаешь, это действительно доставит им удовольствие? — спросил я.

Джим заверил меня, что мой вид осчастливит их не меньше, чем поездка на пикник.

Тут уж я не удержался. Вечер был погожий, и я вышел на улицу.

Вернувшись домой, я поскорее снял всю одежду и растерся виски, сделал горячую ванночку для ног и прилепил на грудь горчичник, проглотил большую чашку жидкой овсянки и выпил стаканчик подогретого бренди, намазал нос гусиным жиром и лег в постель. Эти энергичные меры, вовремя предпринятые, спасли мне жизнь (к счастью, мой организм крепок от природы), но костюм спасти не удалось — он был покрыт толстым слоем грязи.

А мне этот костюм очень нравился. И вот так всегда: стоит мне привязаться к чему-нибудь, как с объектом моей привязанности непременно случается нечто ужасное. В детстве у меня была ручная крыса, которую я обожал всем сердцем; однажды она упала в большую миску с ягодным пюре со взбитыми сливками, оставленную остывать на кухне. Никто и понятия не имел, что сталось с несчастной крысой, пока мы не дошли до второй порции десерта…

Я терпеть не могу дождливую погоду в городе, хотя дело не столько в самом дожде, сколько в грязи. Я словно обладаю какой-то непостижимой способностью притягивать к себе грязь: стоит мне выйти за порог в дождливый день, как я оказываюсь покрыт ею с головы до пят. Это все от моей невероятной привлекательности, как сказала одна престарелая леди, когда ее ударила молния. Другие могут спокойно ходить часами по грязи, не посадив на одежду ни пятнышка, а если я всего лишь перейду через дорогу, то вернусь домой в самом неподобающем виде (как частенько говаривала моя покойная матушка в те времена, когда я был еще ребенком). Если во всем Лондоне есть один-единственный комок грязи, я убежден, что, несмотря на ожесточенное соперничество, он достанется именно мне.

Я желал бы ответить на такую любовь взаимностью, но, боюсь, не сумею, потому что типичная лондонская погода и знаменитый смог приводят меня в ужас. Весь день я страдаю от духоты и гари, а вечером с облегчением снимаю одежду и ложусь в постель. В дождливую погоду все идет вкривь и вкось. Не понимаю, как это может быть, но кажется, будто дождливым днем на улице куда больше пешеходов, собак, детских колясок, кебов и телег, чем в любое другое время, и все они путаются под ногами, и каждый — кроме меня — раздраженно кричит. Эта суматоха сводит с ума. Кроме того, почему-то всегда так получается, что в дождливую погоду мне приходится носить больше вещей, а когда у вас в руках сумка, три пакета и газета и вдруг начинается дождь, то открыть зонтик нет никакой возможности.

Кстати, это напомнило мне еще одну невыносимую разновидность погоды — апрельскую (она называется так потому, что всегда бывает в мае). Поэты в восторге от нее и сравнивают с женщиной, которая сама не знает, чего хочет, и потому весьма очаровательна. Лично я не вижу повода для восторгов. Ежесекундные перемены настроения могут быть привлекательны в девушке: без сомнения, чрезвычайно приятно иметь дело с особой, которая улыбается без причины, а в следующий момент рыдает по тому же самому поводу; с особой, которая сначала хихикает, потом дуется и за одну минуту успевает нагрубить и приласкать, рассердиться и рассмеяться, пошуметь и помолчать, загореться страстью и обдать холодом, проявить надменность и потерпеть полное поражение (заметьте, это не мои слова, а тех самых поэтов — уж они-то должны знать толк в таких вещах); однако в погоде недостатки подобного поведения более очевидны. Дождь в отличие от женских слез способен промочить вас насквозь, а ледяной ветер в отличие от холодного обращения может вызвать астму и ревматизм. Я еще могу смириться с обычной скверной погодой, но постоянно меняющаяся погода не по мне. Меня злит ясное голубое небо над головой, если я промок насквозь, и приводит в ярость выглядывающее из-за туч солнце после проливного дождя, которое словно насмехается: «Господь любит тебя, разве ты собираешься пожаловаться, что промок? Не может быть! Это была всего лишь невинная шутка».

Английский апрель не станет дожидаться, пока вы откроете или закроете зонт, особенно если он автоматический — зонт, я имею в виду, а не апрель.

Однажды в апреле я купил автоматический зонтик, ну и натерпелся же я с ним! Мне понадобился зонт, и я пошел в магазин на Стрэнде.

— Разумеется, сэр, — ответил приказчик на мой вопрос о том, есть ли у них зонты. — Какой именно вы желали бы приобрести?

Я сказал, что мне нужен зонт, который защитит от дождя и не даст оставить себя в вагоне поезда.

— Попробуйте автоматический зонт, — предложили мне.

— Что это такое? — поинтересовался я.

— О, это чудесное изобретение! — воодушевленно воскликнул приказчик. — Он открывается и закрывается сам по себе.

Я приобрел это «чудесное изобретение» и убедился, что приказчик был прав: зонт действительно открывался и закрывался сам по себе, вне зависимости от моего желания. Когда начинал капать дождик, что происходит в это время года каждые пять минут, я всячески пытался заставить механизм открыться, но он не обращал на мои попытки ни малейшего внимания; так я и стоял, сражаясь с непокорной штуковиной — и тряс ее, и ругался, — а дождь тем временем лил как из ведра. Зато стоило ливню прекратиться, как зонтик с резким щелчком раскрывался и сложить его не было никакой возможности; так я и шел с раскрытым зонтом под ярким голубым небом и молился, чтобы снова пошел дождь и тогда я бы не выглядел сумасшедшим. А когда зонт все-таки закрывался, то делал это совершенно неожиданно и заодно сбивал с моей головы шляпу.

Уж не знаю почему, но нет более смешного зрелища, чем мужчина, потерявший шляпу. Беднягу, внезапно осознавшего потерю головного убора, пронзает чувство острой беспомощности, и это едва ли не худшее из зол, способных обрушиться на голову смертного. За убегающей шляпой приходится устраивать безумную погоню, в которой непременно желает поучаствовать оказавшаяся поблизости собачка; она с громким лаем бросается вслед, принимая происходящее за веселую игру. Кроме того, в процессе погони вы наверняка испугаете трех-четырех невинных младенцев (не говоря уже об их мамашах), опрокинете проходившего мимо толстяка на детскую коляску и, отскочив от стены женской гимназии, попадете в объятия мокрого дворника.

После таких испытаний безудержный смех зрителей и подмоченный вид вернувшейся к хозяину шляпы не имеют особого значения.

В целом, учитывая бури в марте, ливни в апреле и полное отсутствие цветов в мае, весна в городе не очень-то популярна. Как я уже говорил, весна хороша в деревне, а в городах с населением более десяти тысяч ее следовало бы строго запретить. Города — рабочие цеха человечества, в их пыли и грохоте весна так же неуместна, как дети. Грустно видеть покрытых сажей сорванцов, устраивающих игры в шумных дворах и на грязных улицах. Эти бедняжки, никому не нужные и всеми позабытые человеческие атомы, вовсе не дети. У детей должны быть горящие глаза, пухлые щечки и застенчивые манеры, а это немытые вопящие гномы с иссохшими морщинистыми лицами и грубым хриплым смехом.

Цветы жизни, как и настоящие цветы, должны произрастать на зеленом лоне природы. Нам, горожанам, весна приносит лишь холодные ветра и унылые дожди. Если мы хотим почувствовать теплое дыхание и услышать безмолвные голоса весны, нам приходится искать ее в еще голых лесах, среди колючих изгородей, на поросших вереском болотах, в тишине холмов. Вот где свежесть весны сияет яркими красками! Торопливо плывущие над головой облака, голые пустоши, сбивающий с ног ветер и свежий прозрачный воздух наполняют энергией и надеждой. Жизнь, подобно раскинувшемуся вокруг ландшафту, кажется больше, шире и вольнее, как мост радуги, ведущий неведомо куда. Сквозь серебристые прорехи в небосводе мы видим проблески надежды и величия, окружающие наш беспокойный мирок, и легкие ароматы оттуда приносит нам своенравный мартовский ветер.